Запорожское морское лыцарство

 Статью подготовил Борис (Чубатый), литературное оформление - Никола Ворон. 

  Куда подевались богато и красочно разодетые щеголи? Где широченные синие и красные шаровары, низко спущенные на сапоги? Куда исчезли нарядные жупаны из дорогого английского, либо польского сукна, куда пропали роскошные высокие папахи из лисьего или рысьего меха с длинными разноцветными шлыками? Где узконосые сафьяновые сапоги с серебряными или даже золотыми подковками? Где яркие пояса из турецкого или персидского шелка с золоченными или посеребренными шнурками на концах?

   Ничего этого не было. Домотканые, бывшие когда-то белыми рубахи и замызганные, застиранные до неопределенного цвета шаровары, лохматые шерстяные бурки, грубые серые свиты и зипуны. Облезлые, со сбившимся в космы мехом шапки. Старые, вдрызг разбитые сапоги, широкие кожаные пояса со множеством крючков. Вся одежда была ношеной и зачастую с чужого плеча, но добротной и проверенной тяготами не одного похода. Колени, животы и спины пестрели разноцветными заплатами и, поди, пойми, каков был изначальный цвет одежки. И только верное оружие, заботливо смазанное топленым жиром и разложенное на камышовом настиле, как и прежде, посверкивало на утреннем солнышке, радовало глаз. Иной раз можно и без порток походить, а вот как без сабли? Волку без зубов никак не можно. Впрочем, были и другие, те, которые нарочно клали оружие в воду – чтоб ржавкой покрылось. Но это уже не волки – волкодавы. 

 Запорожцы собирались в поход.

  Слава казачьего оружия начинается со славы морской. Казаки издревле ходили в море, и даже если не вести историю казаков от древних славян (1) - морских и речных походов Олега, Игоря и Святослава,- а обращаться только к официальной истории, то и тогда видно, что первые победы казаки совершали не в лихих кавалерийских атаках, а в безудержных абордажах.

  Французский офицер на польской службе Г. Боплан (2) , к словам которого мы еще не раз будем обращаться, говорил о запорожских казаках так: «…Это те самые казаки, которые почти ежегодно на челнах своих разгуливают по Эвксинскому Понту для нанесения ударов Туркам; неоднократно они грабили владения Крымского Хана, опустошали Натолию, разорили Требизонд, доплывали до Босфора и даже в трех милях от Константинополя предавали все огню и мечу. <…> Число Казаков, предпринимающих таковые набеги, не превышает 6 или 10 тысяч; нельзя надивиться, с какой смелостью они переплывают море на изготовленных ими же утлых челнах, вид и построение коих я опишу в другом месте. <…> Телосложения крепкого, легко переносят холод и голод, зной и жажду; в войне неутомимы, отважны, храбры или лучше сказать дерзки, и мало дорожат своей жизнью. Метко стреляют из пищалей, обыкновенного своего оружия, Казаки наиболее показывают храбрость и проворство в таборе, огороженные телегами, или при обороне крепостей. Нельзя сказать, чтоб были плохи и на море; но не таковы на конях: я сам видел, как 200 Польских всадников рассеяли 2000 отборных Казаков. Правда, что сотня их в таборе, не побоится ни тысячи Ляхов, ни нескольких тысяч Татар. Если бы конные казаки имели такое же мужество, как пешие, то были бы, по мнению моему, непобедимы. <…> Немногие умирают на постели, и то в глубокой старости: большая часть оставляет свои головы на поле чести».

  Что ж весьма точное описание запорожцев, заметим только, что, говоря о недостатке мужества у легкой казачьей кавалерии, француз, очевидно, имел в виду не их трусость, а их неумение биться в «правильном» конном строю. Впрочем, это тема для отдельного исследования.       

Без малого триста лет запорожские казаки господствовали на Азовском и Черном морях, бывали и в Средиземном. Казацкие «чайки» доходили до Алжира, Стамбула и Рима, единолично сдерживая натиск турок, генуэзцев и венецианцев на море.

 Самый ранний по дате морской поход запорожцев определяют 1492 годом. Дело было так: в апреле 1492 года запорожские казаки атаковали турецкую военно-морскую галеру под Тягинеей и освободили украинцев, захваченных в плен и проданных в рабство. Информация о походе дошла до нас лишь в связи с тем, что татарский хан Менгли-Гирей, правившего Крымом с 1466-го по 1515 год, написал жалобу великому князю Литовскому Александру на черкассцев и киевлян, учинивших разбой. От великого князя литовского потребовали, чтобы он утихомирил казаков, которые в это время уже активно помогали старостам Черкасс и Канева бороться против татар. Но, скорее всего, это дата, случайно дошедшая до историков. Подобные плавания были и раньше. Ведь первое значительное переселение на низовья Днепра (за пороги) произошло в 1340 г.

   По случаю завоевания Польшей Галиции (в состав Галиции входили тогда Волынь и Подолия). Новое массовое переселение произошло в 1415 г. «…когда татары в 1415 г. вторично напали на Киев и тамошние места разоряли». 

   К середине XV века относятся и слова г. Маркевича: «… Там, без жен и детей, занимаясь звериной и рыбной ловлей, тревожа набегами врагов веры и отечества… ». Впрочем, вопросы датировки появления первых поселений запорожцев, или еще более интригующие вопросы, о том, как из кучки мирных людей, бежавших от войны, сформировалось сообщество отъявленных головорезов, заслуживают отдельного рассмотрения. Сойдемся же на том, что минимум с середины XV века запорожцы уже гуляли по волнам Черного моря.

  С объявлением похода в Сечи закипала лихорадочная деятельность. Не было больше пьяных и гуляющих, все были серьезны, старательно и быстро делали необходимые приготовления для похода. Около чаек раздавался неумолкаемый стук конопатчиков, громадные котлы со смолою чадили и коптили; здоровые, жилистые запорожцы, засучив штанины и стоя по колено в воде, крепкими бичевами тянули с берега готовые к походу чайки. Там мололи и сушили порох, здесь резали и вялили на солнце куски разного мяса; одни готовили сухари, чинили одежду, другие пристреливали новые мушкеты и точили сабли.

  Спокойно и властно распоряжался кошевой атаман, неторопливо и степенно давая указания, что брать, что оставить. Куренные атаманы с шестоперами в руках наблюдали за работами, а в атаманском курене войсковой писарь и есаулы составляли по чайкам списки казаков, отправляющихся в поход, а также и тех, которые оставлялись в Сечи для защиты ее от неожиданного набега в отсутствие коша.

  Ежедневно на Сечь прибывали казаки с дальних хуторов. И тогда неслось со всех сторон: «Остап! Тарас!» – «Друже!» - «А, это ты, Кисель!» – «Какой леший занес тебя к нам, Махина?!» - «И тебе поздорову Твердята!» - «Думал ли я видать тебя, Ремень?» И радостные казаки крепко обнимались, хлопали друг друга по спинам, целовались взаимно. Но долго радоваться встречи было некогда, и вновь прибывшие казаки сразу включались в работу.

  В походы запорожцы шли на специально построенных судах, которые могли ходить как в открытом море, так и по мелководью, незаметно подкрасться к турецкой галере, и при необходимости оторваться от погони. До нас дошло название таких судов – «чайки».        

Но что мы знаем о запорожских «чайках»?

  В Военно-энциклопедическом словаре дано такое определение: «Чайка – речное судно запорожских казаков 16-17 вв., приспособленное для военно-морских походов. Длинна до 20 м., ширина и высота 4 метра. Оборудовалось 10 – 15 парами вёсел, мачтой для паруса. На чайке устанавливались 2 – 4 небольших орудия».

  Что ж немного, но к счастью мы можем обратиться к словам современника запорожских казаков, уже упоминавшемуся нами французу Боплану: «…Задумав погулять на море, казаки испрашивают дозволения не у короля, а у гетмана; потом составляют раду, т.е. военный совет, и выбирают походного атамана, так точно, как и главного вождя. Впрочем, атаман походный становится на время. После сего они отправляются в войсковую скарбницу — сборное свое место: строят там челны длиною в 60, шириною от 10 до 12, а глубиною в 12 футов (соответствен о 18,3; 3-3,7; 3,7 м.).

  Запорожские суда. Из материалов Г.Боплана       Челны сии без киля: дно их состоит из выдолбленного бревна, ивового или липового, длиною около 45 футов (13,7 м); оно обшивается с боков на 12 футов (3,7 м) в вышину досками, которые имеют в длину от 10 до 12 (3—3,7 м), а в ширину 1 фут (0,305 м), и приколачиваются одна к другой так точно, как при постройке речных судов (т.е. чтобы верхний ряд выступал над предыдущим), до тех пор, пока челн не будет иметь в ширину 12 (3,7 м), а в длину 60 футов (18,3 м).Длина его постепенно увеличивается к верху. На оном можно заметить толстые канаты из камыша, которые обвиты лыками или боярышником и, как связанные бочонки, обхватывают челн от кормы до носа. Казаки отделывают все части своих лодок таким же образом, как и наши плотники, потом осмаливают и приделывают к каждой по два руля, чтобы не терять напрасно времени при повороте своих длинных судов, когда нужда заставит отступать. Челны казацкие, имея с каждой стороны по 10 - 15 весел, плывут на гребле скорее турецких галер. Ставится также и мачта, к которой привязывается в хорошую погоду довольно плохой парус, но при сильном ветре казаки охотнее плывут на веслах. Челны не имеют палубы: если же их зальет волнами, те камышовые канаты предохраняют от потопления».

  Современник Г. Боплана префект Кафы Э. Д. д'Асколи о запорожских «чайках» писал следующее: «Если Черное море всегда было сердитым с древних времен, то теперь оно, несомненно, чернее и страшнее по причине многочисленных чаек, все лето опустошающих море и сушу. Эти чайки длинноваты, наподобие фрегатов, вмещают 50 человек, идут на веслах и под парусом. Дабы они могли выдерживать жестокие бури, их обвязывают вокруг бортов соломой... На море же ни один корабль, как бы ни был он велик и хорошо вооружен, не находится в безопасности, если, к несчастию встретится с ними, особенно в тихую погоду».

  Сподвижник Петра I вице-адмирал К. И. Крюйс также оставил записи о запорожских судах: «Челны казацкие не имеют палуб, длиною от 50 до 70 фут (15,25—21,35 м), шириною 20 фут (6,1 м). Весел от 16 до 40, суда имеют руль с носа и кормы». Следовательно, максимальная длина морской «чайки» доходила до 21,3, ширина 6,1. Очевидно, что речные «чайки» имели значительно меньшие размеры. 

  Сотник Сидорук спустился к берегу. На обе чайки его сотни шла погрузка припасов: еда, вода, запас пороха и ядер для фальконетов, оружие находящееся в собственности товарищества. Потомственный козак, ведущий свой род от дружинника легендарного князя Святослава, сложившего свою голову вместе с князем где-то у Ненасытного порога, Сидорук привык сам проверять каждую мелочь. Опытный воин, он знал, что зачастую жизнь зависит от мелочей, чуть подсыревшего пороха или трещинки с волосок в бочке с сухарями. Вот и сейчас легко запрыгнув на свою чайку, он принялся за осмотр.

- Сотник! Припасы погрузили! Всё проверил! – крикнул со своей чайки бунчужный Никита Векшинский, старший на второй чайке. Молодой, но уже заслуживший уважения козак. В пьяном угаре любивший рассказывать о своем шляхтическом происхождении. За что и получивший прозвище Лях.

- Добро. Браты! По местам! Кому охота, дуйте наверх, там крещённые молиться будут.

- Да ну их к Ящеру! – хмуро буркнул Рудейко (3) , связывая ноги отчаянно бьющемуся черному петуху.

- А мы пойдем! Айда, хлопцы! – воскликнул Максимка Пятка, и несколько козаков одновременно сиганули за борт.

  А на соседней чайке, старый вислоусый козак Вадим, торопливо пробирался с кормы на нос. Ветер уже доносил плавный распев православной молитвы, все уже ушли на молебен, а он замешкался с приладкой кормового весла.

  Нога задела чей-то ворох с одеждой. В ворохе предательски булькнул. Вадим крякнул с досады. Огляделся – не было бы беспутной голове сраму, - и быстрым, неуловимым движением выудил из простеганного рукава оплетенную лозой бутыль. «Дела!» - подумал дед, - «В наши-то годы, такого за братством не водилось. Бесовщина!». Степенно разгладив усы, старый козак открыл пробку, запах горилки спутать было невозможно. «А отправляйся-ка ты к водяному чорту, соблазн и искушение плоти моей! Аминь!», - борясь с огромным желанием, буркнул Вадим сквозь зубы и швырнул «вместилище греха» в днепровскую быстрину. Сделав себе заметку обратить внимания на того молодца, который сидит на этом месте, козак продолжил свой путь.

  Не помолившись, дело новое начинать нельзя.

  Вновь обращаясь к словам Боплана, мы видим, какие припасы берут казаки в поход: «…Сухари складывают в бочонки длиною в 10 футов (3 м), а в поперечнике около 4 футов (1,22 м): достают их через втулку. Сверх того каждый казак запасается горшком вареного проса и горшком теста, распущенного в воде, которое они едят, смешав с просом. Тесто сие, вкусом кисловатое, служит казакам для пищи и для питья: называют его саламатою, то есть лакомым кушанием, хотя я не находил в нем большой приятности и употреблял оное в путешествиях только при недостатке лучшей пищи. Казаки во время похода всегда трезвы и если замечается пьяница, атаман тотчас приказывает выбросить его за борт: им не позволено также брать с собою водки, ибо трезвость считают необходимою при исполнении своих предприятий»

  В другом месте Боплан пишет: «Для отмщения татарам за разорение Украины казаки выбирают осеннее время; заранее отправляют в Запорожье снаряды и запасы, необходимые для похода и для постройки челнов. В Запорожье собирается от 5 до 6 тысяч добрых, хорошо вооруженных казаков, которые немедленно принимаются за постройку лодок. Не менее 60 человек, искусных, как мы уже сказали, во всех ремеслах, трудятся около одного челна и отделывают оный через 15 дней, так что в две или три недели изготовляют около 80 или 100 лодок, с 4 или 6 фальконетами на каждой. На челн садится от 50 до 70 казаков, из коих всякий имеет саблю, две пищали 6 фунтов пороха, достаточное количество пуль и квадрант; туда же кладут ядра для фальконетов и необходимые жизненные припасы».

  Кроме «чаек» запорожцы строили еще и грузовые парусные суда прибрежного плавания, называющиеся «дубами». Этим названием казаки подчеркивали крепость своих судов и даже некоторую их грузность. Называли их также «дубасы», «дубища», «дубки» и т.п. «Дуб», или грузовой челн, был плоскодонным с малой осадкой. В оконечностях имелась палуба, а борта были укреплены брусьями. В диаметральной плоскости устанавливали две или три мачты с рейковым парусным вооружением. Некоторые «дубы» имели длину до 20 м, а ширину до 7 м и могли принимать до 100 тонн груза. Именно такие плавсредства в 1615 году сопровождали «чайки» П. К. Сагайдачного при набеге на Kaфу. Местами их постройки были Киев, Сеча (Запорожье), Перевалочна, Кодак, Новобогородицк, а также районы впадения в Днепр рек Самара и Орель.

  А могли ли запорожцы строить большие суда? Могли. Только вот за чем? Сколько раз они брали на абордаж турецкие галеры? Множество! И что же? Освобождали пленных, снимали вооружение и… топили. А ведь если подумать, зачем запорожцам большой флот? «А нащо воны нам, батько?!» Это государство может содержать постоянную армию и флот, а запорожцы государством не были. Было сообщество людей живущих вместе на территории окруженной со всех сторон врагами. Они не стремились к завоеваниям. Быстрый налет, захват добычи и назад - вот их стратегия. К тому же мелководье, извилистые речные устья, заросшие камышом лиманы, наполненные отмелями, - все это было практически непроходимой преградой для больших кораблей. Мешали и принципы военной демократии: это в походе атаман Бог и царь, а вне похода – равный среди равных. А вот капитан большого корабля он всегда капитан, что в походе, что на берегу, в мирной жизни (4).

  Запорожцы были реальной силой на Черном море. Они появлялись там, где хотели, и творили, что хотели. По единодушной оценке современников из разных стран «чайки» превосходили турецкие корабли по быстроходности и маневренности. Можно с уверенностью сказать, что для тех задач, которые перед ними ставились, «чайки» были идеальным оружием.

  В первый свой морской век, с 1492 по 1600, запорожцы отрабатывали морскую тактику ведения боя и достигли определенного успеха, так как уже в 1500 году турецкий султан приказал перекрыть цепями устье Днепра, чтобы не пустить запорожские «чайки» в Черное море. Но казаки быстро решили эту проблему. Они срубали пару ветвистых деревьев и темной ночью спускали их по течению, а сами прятались в камышах вблизи. Деревья ударялись о цепь, и турки, думая о том, что казаки прорываются, сразу открывали огонь из пушек. 

  Когда у них порядком боеприпасы уменьшались, казаки потихонечку подплывали к цепям и рвали их с наскоку в одном месте или перешибали взрывом бочонка с порохом. Так и прорывались почти без потерь. А уже в 1545 году казаки целенаправленно высадили морской десант у крепости Очаков, основательно потрепали противника и выполнили главную свою цель - уничтожили цепное заграждение.

  В 1502 и в 1504 годах казачья флотилия ходила на Тавань. В Белгород (город на западном Причерноморье, ныне территория Болгарии), казаки ходили в 1516-м (первое упоминание о применении пушек запорожскими казаками относится как раз к 1516 году) и в 1574-м годах. Первый набег на Очаков произошел в 1515 году, тогда в нем участвовали 32 «чайки». Затем на Очаков ходили в: 1523, 1527, 1528, 1538, 1541, 1545, 1547, 1548, 1551, 1556 годах. Причем в 1556 году казаки действовали вместе с русским отрядом воеводы Путивля. В том же 1556 году казаки грабили Керчь. Перекоп потрясли в 1558-м, Кафу сожгли в 1560-м. В 1559 году запорожцы участвовали в Крымском походе, под предводительством окольничего Д.Ф. Адашева. В феврале этого года являясь "первым воеводою большого полка", он возглавил нападение на Kрымское ханство, построив на месте впадения реки Псел в Днепр и у острова Хортица на Днепре флотилию из 150—200 «чаек» и «дубов». Спустившись вниз по течению Днепра, его флотилия захватила два турецких корабля и высадила войска на западное побережье Крымского полуострова неподалеку от Перекопа. Разбив несколько отрядов хана Девлет-Гирея, казаки освободили из татарского плена своих соотечественников, а затем благополучно возвратились к острову Хортица. За один год, 1575-й, успели разграбить два крупных турецких порта: Синоп, Трабзон, и даже окрестности столицы – Стамбула. На следующий год разорили города: Килия, Варна, Силистрия. Затем казаки прошлись по всему черноморскому побережью огнем и саблей: в 1578 году, в 1583, в 1586, в 1590, в 1593, в 1595 и в 1599 году. В 1587 году запорожский десант взял город Козлов на крымском побережье, разгромил там работорговцев и освободил 2000 украинских, польских и русских людей, угнанных в рабство.

 - Каторга! – раздался голос запорожца-наблюдателя, - Из-под Кафы, знать, змеюка!

  Полковник Тимченко торопливо вскинул подзорную тубу к глазам. Далеко впереди, где небо опрокинулось в море, виднелась едва различимая черточка. Походный атаман зло улыбнулся - все верно, каторга. «Ужо я тебя и ночью угляжу, в душу тебя, бисова маты!»

  Тимченко был еще безусым парубком, когда затянул его батька на Сичь, в море дувана искать, как от дедов велось. Да только удачи в тот год товариществу не было, знать, сглазил кто. Не успел еще отгулять буйный шквал, разметавший утлые казацкие суденышки по всему морю, как тех, кого не приняла пучина – взял бусурман. Видно, нечистый вывел из Преисподней те пять галер, что коршунами ринулись на истрепанные, бескрылые «чайки». Мало кто из братов спасся в волнах, больше погибло в безнадежной схватке с османами. Батька тоже зарубали, а самого Тимченко тяжко раненого, полонили, вместе с тремя десятками измотанных штормом и сечей казаков. Как же жалел он потом, что не утонул в шторм, и не взяла его сабля османская, а потом уж сил не было прокусить язык и захлебнуться кровью. После пришлось ею плакать.

 Каторга. Скрип уключины. Жесткая скамья для гребцов, вросшие в плоть цепи на ногах и руках, тяжелое, слезами и потом просоленное, весло, с повисшими на нем четырьмя живыми-мертвыми… Каторга. Душу за глоток воды. Узкий проход посреди галеры, возвышающийся над скамьями. В тысячный раз огнем по спине и чужим смехом по нутру. Жирная, с вечной улыбкой палача, рожа надсмотрщика. Мало тебе, гяур! Получай еще! Каторга. Холод. Из одежды во всякую погоду только шкура натянутая на кости, да полуистлевшие штаны и рубаха… Еда и сон - удача! Стоянка в порту – счастье! Запрет переменить скамью или место на ней, наказание плетью за разговор и даже за прикосновение к соседу…Каторга. Каждый день, очередной – за борт! Тело в воду, душа в Рай! Единственное поощрение для самых послушных и не внушающих опасения невольников - под пьяные выкрики рыть на берегу зинданы.

 Каторга. И так изо дня в день. Месяц за месяцем. Год за годом. До тех пор, покуда ветер не переменится. Мечты. Но Тимченко повезло. Ветер переменился! Огнем и сталью посек бусурман, сорвал цепи! Свобода!

  Черточка становилась все ближе, росла, над ней уже виднелись белые облачка парусов. Теперь и невооруженным глазом можно было угадать в судне турецкую галеру-кадригу. За первой показалась вторая, за ней третья. 

 Бог послал козакам целый караван. Это были не галеры-закале, наиболее боеспособные корабли турецкого флота, содержавшиеся за счёт государственной казны, а галеры-беглер, которые содержались их капитанами на средства подчиненных Порте 14-ти приморских земель и городов – Алжира, Туниса, Ливии, Кипра, Гелиополя, Трабзона, Кафры и других.

 Хоть перевес и был на стороне лыцарства. Три галеры это конечно немало, но против запорожской флотилии в три десятка чаек у турок шансов не было. Никто не сомневался в том, что для многих этот закат – последний. Да кто ж о том перед боем думает!

 Тимченко не любил терять людей и знал - драться с турком при свете дня на открытой воде – дураков нет. Только сунься - мощные, дальнобойные турецкие пушки, ведущие огонь с палуб галер, лучше приспособленных для прицельной стрельбы, нежели пляшущие на волнах чайки, разнесут в пух и перья добрую половину его казачьей флотилии прежде, чем она приблизится к врагу на выстрел своих гармат. Лучше дождаться ночи. Все одно турчины никуда не денутся.

 Так рассуждал походный атаман, а тем временем «чайки», неспешно, словно нехотя развернувшись в боевое построение, сели на хвост обреченному каравану. Началось преследование. Когда солнце краем ушло за сизый горизонт, полковник велел сложить паруса и убрать мачты. Низко сидевшие в воде чайки, и вовсе стали незаметны для турецких наблюдателей.

 Опытные в морских делах запорожцы, все время державшие солнце за своими спинами, дождались сумерек и налегли на весла. Добыча была уже рядом.

 Конечно турки, давно изучившие повадки козаков, по началу пытались оторваться от преследователей и уйти в море. Но чайки без особого труда нагоняли тяжелые галеры и тем более груженные купеческие корабли, которые турки не рискнули бросить.

 Капитан-паша Мансур не находил себе места, мечась по капитанскому мостику. Чуял, что попал в яму, из которой только один путь – на небо! «Аллах! Почему Ты отвернулся от меня! Проклинаю! И вас кляну, гяуры! - кричала его душа, сквозь плотно сжатые зубы – Почему сейчас, накануне свадьбы! Почему я! Ужель мало других правоверных, готовых отдать жизнь во славу Твою?!» Нет, конечно, он был готов в любую минуту отдать жизнь во славу Аллаха! Но как же неправильно, что надо вот прямо сегодня! Сейчас!!

 Около полуночи, Тимченко подал сигнал, отозвавшийся на чайках дружным одобрительным гудением, шорохами и лязгом.

 Козаки быстро снимали сапоги, закатывали шаровары. Кто-то стащил через голову рубаху, потуже затянул кушак. Проверяли оружие. Досыпали пороха и засовывали пистоли за пояс по две-четыре штуки на человека. Корыто, лучший стрелок Поповичевского куреня вооружился аж тремя десятками самопалов, его напарник Юрко взял второй рог с порохом и запас пуль – перезаряжать. Оба тихо перешучиваясь, пошли устраиваться на корме. Свободные от весел браты готовили лестницы с крюками, другие брались за кошки. Зарядили малые пушечки на носу.

 На трех чайках Данилиной сотни сцепившихся вместе, Игорек нараспев читал молитву. Козаки с непокрытыми головами внимательно слушали, размашисто крестились, многие повторяли слова молитвы себе под нос. На качающихся рядом чайках Сидорука, козаки неодобрительно косились на товарищей, хмыкали, беззлобно подтрунивали над хрестьянами, но мешать и не думали. Неписаный закон вольницы знали все - каждый волен, верить в того Бога, какого хочет. Лишь бы помогало.

 Наконец ночную тишину прорезал свист, и сотни весел вспелинили воду.

 Османские пушки сперва грянула слитно, почти вслепую, накрыв одну или две чайки. Но большая часть ядер врезалась, зарылась в волны, не достигнув целей. Ночная темь непроницаемым плащом укрывала лихие чубытые головы. Пошла пальба в разнобой, «по готовности», по отблеску звезд на мокром весле, по выкрикам и плеску. Козаки изо всех сил налегали на весла, стараясь как можно быстрее проскочить опасное место - простреливаемую зону. С высоких бортов галер открыли огонь из мушкетов. В ответ сразу заговорили козацкие самопалы. Стрелять с подпрыгивающей на волнах чайки было несравнимо сложней, чем с устойчивой галеры. Но темнота и лучшая подготовка козаков уровняла результат.

 Наконец первые чайки ударились тростниковыми обвязками в борта галер и торговцев. Вверх полетели веревки с острыми кошками на концах, опустились абордажные лестницы.

 - За Русь Православную!!! – заорал Игорек, запрыгивая на абордажную лестницу.

 - Слава Роду!!! – донеслось в отдалении, то другой Игорек, из сотни Сидорука, благословлял братов на сечу. Его чайка подошла к «турку» с другой стороны.

 Козаки соколами взлетели на борт. Их, конечно же, уж заждались. А как встретили – угостили на славу, кому-то, снес таки турецкий ятаган чубатую голову, кто-то попал под мушкетную пулю, но лавину плетнем не остановишь - первая волна козаков успешно перемахнула борт и сходу начала оттеснять бусурман к центру палубы. А через борта продолжали лезть, жадные до драки товарищи. Оставляя обороняющимся все меньше шансов.

 Сидорук вскочил на борт, разрядил оба пистолета куда-то в сторону осман и, не глядя, бросил их под ноги. Не до них! Рядом показался Павел, сверкая лысым черепом, глазами и саблей, зажатой в зубах. Старый вояка с нежностью сжимал в огромных ручищах рукояти гишпанских пистолей – прошлогодней своей добычи. Сидорук схватил его за плечо и повернул лицом в сторону кормы. Павел понимающе кивнул и пропал, как и не было. За ним устремился Рудейко, Игорек где-то отстал. Заприметив это, сотник тут же забыл про досадную мелочь, и без того забот хватало.

 По всему кораблю шла жестокая рубка. Вот какого-то козака подняли на копья, другой успел увернуться, но смерть не обманешь, ему прямо в лицо выстрелили из мушкета. Около мачты какой-то шустрый турок довольно лихо рубился двумя ятаганами. Кто-то дико орал, кто-то матерился.

 Рядом упал осман, разваленный от ключицы до паха. Пробежал запорожец с залитым кровью лицом. Прокатились куда-то вниз двое сцепившиеся в смертельном бою. Кто из них свой? Надрывая горло, кто-то орал: «Слава!!!», кто-то хрипел и полз по палубе, волоча за собой кишки из распоротого живота. Оскаленные рты, горящие ненавистью глаза, костяшки пальцев белеющие на рукоятях сабель и ятаганов... Ночь сечи! Ночь зверя!

 На корме бой был самым жарким.

 Мансур во главе трех десятков воинов оборонялся весьма успешно. Капитан-паша столкнул с клинка тело очередного, третьего за сегодня козака и с удовольствием подумал, что в раю ему место обеспечено. Но впрочем, он не слишком торопился к прекрасным гуриям, дома его ждала невеста. Мансур отскочил назад, за спины бойцов, и легко взбежал на капитанский мостик, здесь у него был припасен первый из двух сюрпризов приготовленных для встречи проклятых гяуров.

 Своих он не жалел, а чужих и подавно. Один за другим громыхнули три пушки. Визг картечи заглушил шум битвы. На какой то миг палуба до самой главной мачты опустела. Только изорванные тела раненых и убитых лежали сплошным ковром. Мусульмане, родноверы, католики и православные вперемешку лежали на залитой кровью палубе. Длилось это всего лишь мгновение. Через борт перехлестывались будто живая волна, козаки. Да и с залитой кровью палубы поднялось несколько фигур. Не мертвые ли встали?

 Павлу и Андрею повезло. Старшина как раз рубился с тучным басурманом, перекрывшим путь к капитанскому мостику. Картечь ударила турку в спину, мертвое тело сбило Павла с ног. Рудейко же услышав первый залп, который по счастью прошёл чуть стороной, не раздумывая, ласточкой ушёл за борт. Мало кому удача улыбнулась также.

 - Алла-а-а!!! – прокатился над грудами тел полный отчаянья боевой клич. Османы с кормы рванулись к носу судна. Объяснить этот поступок наверно никто не смог бы, даже, если бы осталось кому гадать. Да и сам Мансур не ведал, что заставило его броситься в эту сумасшедшую, без сомнения последнюю атаку, а не спокойно перезаряжать пушки для следующего залпа. Впрочем, он не мог знать, что к корме уж подходили две чайки, выделенные полковником Тимченко из резерва. Как бы то не было, бусрмане пронеслись по палубе, стоптав пяток не успевших отступить козаков. Возможно, им и удалось бы подмогнуть тем, кто оборонялся на носу, но на их пути встали двое.

 Когда грянули фальконеты, Игорь не думая, упал там же, где стоял, попутно успев сделать подсечку ближайшему сотоварищу. По иронии судьбы это оказался его тезка и вечный соперник в спорах, родновер. «Нет бы своего брата во Христе выручить! Тьфу!» пронеслось у него в голове, - Теперь вот с этим бесноватым вместе смерть принимать! Вон как черти на нас валят!

 Игорь бился как одержимый, казалось, он видит всех врагов сразу, и не важно, что половина у него за спиной. Он успевал прикрывать не только себя, но и «клятого язычника», гораздо хуже владевшего саблей. Только Господь Бог знал, что творилось в душе славного козака. А душа металась. Игорь не понимал, не хотел понимать, чем тот, кого он от злых ударов бережет, отличается от тех, кто эти удары наносит.

 Снизу! Отмах! Такой же нехристь, как и они! Только в том различье, что он «свой»? Да с чего я взял, что он – «свой»? Держи! Не ждал такого?! В Писании сказано «все дети Божьи», значит и мусульмане тоже. Ух ты! Шустрый! Ха! Но они отринули Господа, предали его заветы, кара им – смерть и муки адовы! А он? Он такой же! Предатель и отступник! Оппа! Держи поперек брюха! Куда теперь бегишь?! Да зачем я его опять прикрыл?! Что за наваждение! Вот сейчас не приму этот удар! Аккурат ему в спину идет! Язычник убьет язычника. И делу конец!… Ловко словил! А вот под руку прими! Как брызнуло-то!».

 Мансур охнул и осел вниз, в непроглядный мрак, прошитый багровыми всполохами, свадьбе не суждено было состояться.

 «Да что твориться со мной! Опять не дал правде свершиться! Эх, душа моя грешная! Прости Господи!» И он рубился не останавливаясь и не жалея себя из последних сил прикрывал «отступника и предателя», своего брата...

 И вместе они сдюжили.

  Козаки, запалив факела деловито сновали по захваченной галере. Спокойно перешучивались и пересмеивались так, словно и не было лютой сечи. Добро, снятое с убиенных и вытащенное из трюмов бросали в одну кучу, оружие и доспехи в другую. Отдельно, вдоль борта укладывали своих павших. Их было много, но цена победы всегда горька как полынь. Православных укладывали - вдоль правого борта, родноверов отдельно, - вдоль левого. Для христиан уже приготовили чайку. Их перенесут на неё и похоронят в море. А что там под холодными волнами, Рай ли, Геена, никто не знал. Слава героям! Язычников по древней, прадедовской традиции ждало жаркое, очищающее пламени. Погребальным костром – каторга, дарами – головы вражин. Ай, любо! Сватов напоили, да и сами через край хлебнули.

 «Все как обычно, жизня такая» – вздохнул старик Вадим, смахнув мимоходом слезу. Тот, у кого он горилку вкрал, смотрел на него молодыми, мертвыми глазами. - «Жизня казацкая такая. Старости да хворей не бойся – не доживешь».

 Сидорук рассеянно, краем уха, слушал, как Игорь скрывая боль в рассеченном предплечье читает заупокой душ погибших братов, не заметил совсем, как к нему подошёл мрачный и злой как чорт бунчужный.

 - Они мертвы. Все мертвы, - с тихой злобой в хриплом голосе произнес Лях.

 - Кто? – рассеяно спросил сотник наблюдая за тем, как покатилась с черного неба звезда и, сверкнув что было силы, утонула в черном море.

 - Гребцы. Поганые порешили всех. Чтоб им!

 Это был второй и последний подарок капитан-паши…

  Интересным является рассказ монаха - иезуита Фурнье о захвате казаками Синопа в 1595 году. Будучи в Константинополе, он услышал рассказ некоего очевидца: «Здесь мне рассказывали совершенно необыкновенные истории о нападении северных славян на турецкие города и крепости. Они являлись неожиданно, они поднимались прямо со дна моря и повергали в ужас всех береговых жителей и воинов… Мне и раньше рассказывали, будто славянские воины переплывают море под водой, но я почитал рассказы выдумкой. Теперь я лично говорил с теми людьми, которые были свидетелями подводных набегов славян на турецкие берега»(5) . Весьма интересно. Особенно если вспомнить, что еще в пятом веке византийский писатель Маврикий отмечал необычное умение славян скрываться в воде: «Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа остающихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружались в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие, выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне, дышат с помощью их; и это они могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их присутствии»(6) .

 - Подъем, паны-товарищи! Ишь, разлеглися, бисовы диты! – тихо бурчал Ворон, поднимая своих. 

 Козаки просыпались мгновенно, по заученной привычке хватались за оружие, но, видя над собой хмурое с недосыпу, бородатое лицо атамана, сразу успокаивались. Лениво почесываясь, и зевая, неторопливо стягивались в круг. Костров не разводили, боясь спугнуть удачу. Сотня Николы Ворона еще третьего дня высадилась на чужой берег, преодолела два дня безостановочного, скрытного перехода, и находилась теперь всего в полуверсте от небольшого, но богатого городка. Достаточно было подняться на холмик, и долгожданная цель - городской порт откроется жадному до дувана взгляду. Тихие, сонные улицы, сытый, ухоженный скот, добротно слаженные купеческие дома за высокими заборами и те чаровницы, что, скрывая лица уже идут к колодцу на площади. Эх!!! Но все это потом! Сначала дело!

 Киса, нарезал на всех пахучее, натертое чесноком и перцем сало и козаки с трудом, через силу после сна принялись перетирать крепкими зубами немудреный завтрак. Не поевши сала, долго в холодной воде не высидишь. А тут придется проплыть с версту, да не просто так, а дедовским способом - держась на глубине и дыша через соломинку.

 Старшины сидели на особицу. Склонившись над начерченной на песке картой порта, внимательно слушали вороновскую задумку:

 - Ты Параконь со своими должен взять вот енту башню, - Никола ткнул веточкой в небольшой кружек на песке. - Там островок небольшой, да ты сам увидишь, башенка же не простая, если турка не сбрехал, а в три яруса. Нашумишь внизу, наверх не влезешь. А ежели наверх не влезешь и болванов у гармат не сымешь, то они оттель такую пальбу учинять, шо наши и на дух к пристани не подойдуть. Уразумел, мордва лесная? Ну и добре!

 - Ты сын Штанов, и ты Свист. По тихой чистите ту посудину, что с вечера у островка бока отирает. Не к добру она там и не к месту. Ежели кто шумнет или грабить раньше срока начнет, - прощай родына. Бусурман не вбье, сам загрызу. – Оба старшины молча склонили головы. - Остальные корыта не могите трогать. То не наша забота. Однако ж, вкруг себя поглядывайте, чем чорт не шутить, когда бог спить.

 Где-то в окрестностях мирно видящего последние сны города находились еще козаки - пластуны (7) Рудого, Получуба и Коржа. Перед началом дела каждому сотнику был дан строгий наказ о его месте и доле, нарушить который – навек позор на себя навлечь. А план города и порта они заучили, что называется на зубок. Лазутчики свой хлеб ели недаром.

 - Белоус! – Прервал размышление бунчужного голос сотника. - Тебе с Молчуном самое антиресное. Как на берег взлезешь – режь сторожу у складов и на пристани. И, будь ласка, не так как в прошлый раз!

 Белоус проворчал что-то насчет того, что уж лучше бы старый печник с печки и вовсе не слазил, а то слез, так теперь всех в гроб загонит. Ворон невозмутимо отбросил шкурку от сала и беззлобно улыбнулся:

 – Хорош, брехать впустую. Двигать пора!

 Несколько десятков человек спустившись в балку, принялись резать бархатистые, похожие на черные свечки головки камыша. Стоит затолкать их на живот под одежду, набить малые мешки мелкими камнями, а в зубы взять полую тростинку, можно уверенно держаться на нужной глубине. Такой, чтобы коленями не бултыхать. Чтоб легкие справлялись с давлением воды. Правда, плыть лучше на спине – так легче дыхательную трубку держать да за глубиной следить. Хитрость эта тысячелетняя, её еще деды – прадеды знали.

 Когда справились с камышом, и закрепили на теле немудреное оружие - сабли да ножи, козаки собрались у края черной бездны отражавшей тускнеющую звездную сеть.

 - Ну, слава Роду! Гуляй рванина! - оскалился Ворон и первым вошёл в воду…

 Таким образом, в XVI веке запорожцы совершили около 30 крупных морских походов. А ведь это только удачные походы! А сколько было не удачных, повлекших гибель храбрецов, или возвращение с пустыми руками. Гораздо больше. Например, где-то в период между 1577 и 1581 годами «…был гетман Скалозуб; сей с войском на море потонул, разбитый от турок». 

 В каждый из крупных походов ходили не меньше 1000 человек. И это были весьма неплохо вооруженные (в морской поход каждый козак брал с собой два мушкета, четыре пистолета, копье, саблю или ятаган, кинжал или боевой нож) и обученные люди. Да они не знали многих современных построений и формаций (а может, просто их не применяли), но уж стрелять то они умели, и думается не хуже регулярных войск. Во многом, среда казаков пополнялась пришлыми. Но основой ее были потомственные воины, которые родились, выросли, возмужали и получили отличную боевую подготовку в родной Сичи. С детства они учились стрельбе без промаха, рукопашному бою, сабельной рубке, навыкам мореплавания.

 А в XVI веке воинское подразделение в полторы – две тысячи человек, вооруженных огнестрельным оружием считалось мощнейшей военной силой. А город, с населением в 20 тысяч жителей – был крупным городом.

  Шестнадцатое столетие, особенно его первая четверть, стало временем расцвета запорожского флота. Именно в это время турецкий флот окончательно утратил стратегическую инициативу на Черном море. Для борьбы с казачьими флотилиями султан сосредоточил огромные силы своего флота в Азовском и Черном морях. Но это не спасало морские коммуникации и северные колонии Турции. Набеги казаков становились все стремительнее и разрушительнее.

 Второе столетие запорожский флот начал с морского десанта на крепость Килию в 1602 году. В мае 1602 года казаки в устье Днепра, захватив у турок несколько галер, с эскортом в 30 чаек вышли в море, разгромили турецкий конвой под Килей, захватив при этом еще одну боевую галеру и несколько транспортных судов, пограбили окрестности крепости. Затем в Днестровском лимане эти же казаки атаковали эскадру турецкого адмирала Гасан-аги, посланного в погоню, отбили галеру и захватили еще одно судно, идущее из Кафы. Таким образом, во время похода запорожцы захватили не меньше пяти судов, из которых три были боевыми галерами. А это уже сила! Ведь на каждой галере томилось не одна сотня невольников, преимущественно братья - славяне.

 Через четыре года повторил удачный поход. В 1606 году запорожцы напали на Килию и Белгород. Попутно разгромив в море турецкую эскадру, взяв на абордаж уже 10 галер. В тот же год казаки одним молниеносным штурмом взяли первоклассно укрепленную крепость Варну, считавшуюся неприступной (возможно в этом походе участвовал молодой Хмельницкий). Некоторые исследователи считают, что казаки использовали при штурме ракеты, хотя это вопрос весьма спорный. Официальным изобретателем боевых ракет считается англичанин Уильям Конгрейв. Хотя известно, что изобретатель обратил свой взгляд на ракеты, лишь в результате завоевания в конце XVIII века англичанами Индии. Англичане тогда понесли большие потери от индийских ракет (8) . А то, что ракеты, как пиротехнические игрушки, были известны долгое время, причин сомневаться нет. Косвенным свидетельством в защиту «казачьей» версии появления ракет, можно считать, тот факт, что известный русский специалист в области артиллерии и ракетной техники, создатель отечественных ракет (кстати, значительно превосходящих по всем параметрам конгрейвовы ракеты) генерал-лейтенант Засядько Александр Дмитриевич был сыном одного из последних старшин Запорожской сечи. Прибыв под Варну 1828 г., он первым же залпом своих ракет заставил гарнизон капитулировать, тогда, как русская армия безуспешно штурмовала её более двух месяцев.

 Затем под адмиральством гетмана Петра Сагайдачного был проведен ряд блестящих походов. В первую очередь он повел мощную флотилию на Кафу, крупнейший центр работорговли на Черном море. Годом позже запорожский флот под его началом одержал победу над турецким флотом у Очакова. В 1609 году 16 чаек, имея на борту более 800 казаков, навели ужас на Измаил, Килию, Белгород (Аккерман). Другой отряд в очередной раз наведался в Кафу. В 1613 году запорожцы разорили практически всё южное побережье Крыма, на обратном пути они напоролись на засаду, устроенную турецким флотом в устье Днепра. К счастью, дисциплина в турецком флоте всегда оставляла желать лучшего – запорожцы застали мирно храпящих турок врасплох. Шесть галер взяли на абордаж без особого труда, но остальные успели уйти. Что, я думаю, не сильно расстроило казаков.

  Пока им везло. На подходах к городку, флотилия не встретила ни одного турецкого судна. Ни рыбацкого, ни военного. Даже когда вошли в бухту, миновав высокие холмы, никто не поднял тревогу, будто вымерли все. Сотник Смирный, учен был не доверять тишине и не верить в везенье. Слишком часто в его богатой на напасти жизни, гроза накатывала прямо посреди ясного дня, тогда, когда уже поздно прятать голову. Еще дед говорил ему – «не сымай оружья не оглядевшись». Вот и плавал четырехгранный клюв стрелы над уснувшими на слабой волне галерами и балконом сторожевой башни. Искал себе поживы. Но пока везло…

 А дорожку Тимченко ему отрядил ту еще. Пролезть между сторожевым кораблем и островком с башней. Это тебе не горобцам дули крутить. Прямо сказать – погибельный путь. Чуть кто чихнет и разнесут его сотню ко всем бесам и поминать некого будет... «Ах ты чорт!» - Смирного холодный пот прошиб, а тетива, тенькнув, уже бросила оперенную смерть в шею появившемуся над бортом, человеку.

 К удивлению сотника, тот, схватив на лету подарок, лишь погрозил кулаком и плюнул в сторону стрелка. От души отлегло. Пластуны знали свое дело.

 За три часа до рассвета чайки вынырнули из туманной пелены, хищными носами, взрезали мокрый песок. С них как горох из прохудившейся сумы, посыпались козаки. Паля на ходу из самопалов и издавая дикие крики, вольное лыцарство кинулось к ближайшим домам, хозяева которых еще и пробудиться не успели. Те, кто должен был поднять тревогу спинами вверх плавали у пристаней, окрашивая воду в розовый цвет. Слитно бухнули фальконеты. Началась резня.

 Молодцы Смирного прошерстив ближайшие кварталы, уже сносили добро на прибрежную косу, к своим судам. Волоком тащили упирающихся и голосящих девок. Ясыр! Сам сотник стоял посреди улицы и подгонял козачков. Чуяла его душа недоброе. Да еще и Игорь на молебне осекся… Внезапно, из ближайшего проулка выскочило десятка два янычар. В высоких белых шапках, вооруженные ятаганами и копьями, они, столкнувшись, лоб в лоб с противником, одним броском преодолели разделяющее их расстояние. «Ах! Бисовы диты!», только и успел подумать Данила, разряжая свой пистоль в голубоглазого бусурмана. Тот остановился и, рухнул в пыль с аккуратной дыркой во лбу. А дальше понеслось. Едва ушел из-под удара, отмахнув напоследок вражине под руку, как тут же за малым не напоролся на копейное жало. Скатился по древку и спиной почувствовал стену. В дело пошел второй пистолет и копейщик, вскрикнул, поминая Аллаха.

 Сапогом подкинув, и схватив на лету, оставшийся без хозяина клинок, Смирный зло ощерился.

 - Ну! Подходи! Сучье семя!

 Мало кто на Сичи биться в оберучь на равных с Данилой. И здесь не нашел он противника, достойного себя…